Ящер [Anonimus Rex] - Эрик Гарсия

Он хотел заключить соглашение между людьми и динами, познакомить свой род с нашим, так чтобы это произошло как можно менее болезненно. Он говорил, как его воодушевляет перспектива стать тем, кто откроет миру наше существование. Вытащить нас из «чулана», как он выражался, было его заветной мечтой, и он хотел, чтобы я помогла ему в этом.

Не знаю, ждал ли он от меня радости, потрясения, страха, да, честно говоря, я и сама не понимала, какие испытываю чувства. У меня не было времени подумать; ты сам знаешь, как это бывает. Уж я-то знаю, что ты знаешь, как это бывает. Все мы, прежде всего, заложники своего инстинкта, все мы вынуждены нести этот крест — Винсент, ты пытался меня убить, когда принял за человека, увидевшего тебя без облачения; сейчас мы видели реакцию твоей подруги на Джудит. Это от рождения, и, более того, мы учимся этому с первых дней: если человек узнал, человек должен умереть.

Я плохо помню, как набросилась на него. Честное слово. Я помню только, что пришла в себя в луже чужой крови и увидела мертвого Раймонда, человека, которого я полюбила. Однако инстинкт во мне не утихал, так что я привела себя в порядок, села в кресло Раймонда и принялась ждать Джудит, которая, как мне было известно, вскоре должна прийти.

Я собиралась убить ее, покинуть офис и скрыться за границей: на Ямайке, Барбадосе, Филиппинах. Я слышала, в Коста-Рике довольно много динов. Я хотела жить подальше от людей; я уже достаточно натерпелась от них в своей жизни.

Джудит начинает приходить в себя и, переводя настороженный взгляд с меня на Джейси, медленно встает:

— Как только я вошла, она бросилась на меня. Чуть в горло не вцепилась.

— Твое счастье, что я на месте тебя не прикончила, — огрызается Джейси и снова обращается ко мне: — Но она отскочила и успела сказать мне о ребенке. — И добавляет, оглядываясь на Джудит: — Моем ребенке. Она сказала, что продолжит финансировать эксперимент, а когда родится ребенок, я смогу взять его себе. Убей я ее, эксперимент бы закончился. Расскажи я все Совету, они уничтожили бы яйцо и бумаги доктора Валлардо. Так что мы заключили сделку.

Джейси глубоко вздыхает и оглядывает публику, которую так ловко держала в своих бурых мясистых лапах.

— Вот, собственно, и все. В тот вечер, когда ты явился в ночной клуб и я получила письмо от доктора Валлардо, тревога оказалась ложной.

— В районе латерального экватора яйца отмечались толчки, — оправдывается доктор. — Я решил, что лучше будет пригласить вас.

— Что бы там ни было, тревога оказалась ложной, — повторяет Джейси. — Но я все время находилась в контакте с доктором Валлардо, и прошлой ночью… нет, прошлая ночь была чудесна, Винсент. Я бы ни на что на свете ее не променяла. Но когда я позвонила доктору и он сказал, что все началось и мне нужно вернуться в Нью-Йорк… Можно ли винить меня за то, что я не могла пропустить…

— Конечно нет, — искренне отвечаю я. — Не надо было только меня какой-то дрянью накачивать.

— Вынужденные предосторожности, — объясняет Джейси.

Я снова принимаюсь мерить шагами комнату.

— Доктор, Джейси, в течение ближайших недель вам придется предстать перед Национальным Советом. Думаю, им тоже захочется услышать эту историю. И пожалуйста, никаких неожиданных отпусков. Миссис Макбрайд, я намерен взять вас с собой в Лос-Анджелес, и там мы посмотрим, как отнесется департамент к убийце полицейского. Гленда, поможешь?

Мы с Глендой крепко хватаем миссис Макбрайд за вялые предплечья. Она не сопротивляется.

— Началось! — Внезапный крик Валлардо эхом разносится по лаборатории в сопровождении рвущегося из динамиков булькающего визга. Треск тоже усиливается, наполнив комнату горячим белым шумом, за которым следует вопль Джейси. Материнское счастье? Фантомные родовые боли? — Нужно поднять его выше! — кричит Валлардо, дергая блок, на котором висит гамак. — Он должен выскочить из воды! — Мощный рывок — я бегу к другой веревке и тяну изо всех сил — что-то не так, что-то… скрипит?

Веревка рвется. Блок не держит. Гамак обрушивается.

Джейси визжит, на этот раз явно не от счастья, и несется к дальнему краю резервуара, в то время как Валлардо силится устоять. Оба они кидаются на лестницу, приделанную к стеклянной стенке, и пытаются перелезть через бортик; Джейси, благодаря длинным ногам Колеофизиса, добивается большего успеха, нежели тучный, приземистый Валлардо, и ныряет в бассейн. Валлардо взбирается несколькими секундами позже и тоже плюхается в воду. Теплая вода выплескивается из аквариума и брызгает мне на лапу; приятное ощущение напоминает о том, как я люблю плавать.

Гленда, Джудит и я благоговейно наблюдаем через стекло за Валлардо и Джейси, дивясь их фантастическому мастерству по части водного балета. Валлардо ныряет, отстегивает гамак, который теперь только мешает, и старается удержать яйцо над головой, исступленно дрыгая ногами и коротким, будто обрубленным хвостом.

Подводные микрофоны доносят до нас звуки борьбы: хрипы и стоны мешаются с треском яичной скорлупы. Джейси помогает Валлардо, стиснув яйцо длинными бурыми пальцами, делая все, чтобы удержать на поверхности своего ребенка, а пронзительный щебет, нечто среднее между человеческим плачем и брачным зовом канарейки, становится все громче и громче.

Мы же, Гленда Ветцель, Джудит Макбрайд и я, наблюдающие через стекло, слушающие через усилитель, делаемся невольными свидетелями появления на свет первого на этой планете существа — успешного результата межродового скрещивания.

С последним хрустом яйцо уступает: белок, затуманивая воду, вытекает в аквариум, скорлупа разбивается на тысячу осколков, опускающихся на дно, словно разлетающийся от костра пепел.

— Ты видишь его? — спрашиваю я Гленду, не отводя глаз от заметно помутневшей воды.

— Нет, — отвечает она, и я понимаю, что она тоже заворожена этим зрелищем. — А ты?

— Угу. Джудит? — Нет ответа. — Джудит, вы видите малыша? — Опять ничего. Я поворачиваюсь к нашей пленнице, чью руку в какой-то момент отпустил. Она исчезла. — Глен, мы упустили…

Меня заглушает пронзительный визг, душераздирающий демонический вопль, от которого по всему телу пробегают невидимые пауки. Он доходит, десятикратно усиленный динамиками, и это значит, что доносится он из резервуара, а это, в свою очередь, значит…

Он исходит от младенца. Вода, брызжущая через край, совсем мутнеет от сгустков последа, но сквозь колыхание я различаю гибкие очертания по-прежнему барахтающейся Джейси, и когда она появляется на поверхности, успеваю бросить взгляд на новорожденного. Больше мне и не нужно.

Тонкие серые когти на хилых ручонках, перепонки между усеянными коричневыми точками отростками плоти, судорожно хватающими незнакомый воздух. Это пальцы, словно обрубленные, выросшие не более, чем позволили им выступившие по бокам когти. Шершавые чешуйчатые пятна сменяются гладкими безволосыми участками; это и не шкура, и не кожа. Выпирающий позвоночник туго натягивает эту тонкую оболочку, будто бы уродство описано шрифтом Брайля, и можно различить отдельные позвонки, поднимающиеся и опускающиеся, как клавиши пианиста, наяривающего диксиленд. С конца позвоночника свисает тонкий хвост, не более чем костная жила, по меньшей мере удваивающая длину младенца.

Перекореженное туловище напоминает длинный иссиня-черный продолговатый кусок жженой резины, раздувшееся брюхо, ходящее взад-вперед, бултыхающееся, дергающееся, натягивает кожу по бокам. Другой набор когтей, длиннее, темнее, беспорядочно вылезает из культяшек, возможно представляющих собой пятипалые ступни, стремительно втягивающиеся и вытягивающиеся, втягивающиеся и вытягивающиеся.

И голова, о та голова, наслоение всех мыслимых и немыслимых черт: вдавленные ноздри, выпученные желтые глаза, ушей практически нет, если не считать единственной мочки, криво свисающей с левой щеки, рыло скошено вниз под ортопедически неправильным углом, несколько уже прорезавшихся зубов вот-вот пробуравят челюсть.

Это смесь всех уродств, виденных мной доселе, но при этом совершенно ни на одно из них не похожая. Младенец прекрасен. Я в ужасе. Я не могу оторвать глаз.

И Джейси Холден счастлива как никогда; исчез затравленный взгляд, возвещающий: «Я больше здесь не могу», и теперь в глазах ее удовлетворение и воля. Продолжая барахтаться, Джейси торжествующе, словно завоеванный трофей, вздымает над головой своего ребенка.

Звучит выстрел — грохочет, — заглушая усиленные шумы послеродовой эйфории, и от неровного отверстия в стеклянной стенке над самым уровнем воды паутиной расходятся трещины. Мы резко оборачиваемся к дальней стене лаборатории, откуда донесся выстрел.

Это Джудит. И снова у нее револьвер. Она целила в младенца. Или в Джейси. Это не имеет значения, потому что она собирается выстрелить еще раз.